Наконец поезд остановился. Мужчина увидел в окне ночной вокзал, освещённый пустынный перрон, услышал гулкий, усиленный через динамик женский голос, сообщающий о прибытии поезда. Потом приближающийся шум в проходе вагона, разговор пассажиров, которые занимали полки в соседнем плацкарте. Мужчина ещё не видел новых попутчиков. Но отчётливо слышал за перегородкой, как переговаривались между собой двое парней, видимо, слегка выпивших перед посадкой. Один обращался к другому:
— Ну ты молодец, что прихватил с собой свою любимую подругу.
— А ты знаешь, надо её сейчас настроить – подтянуть колготки. А то, когда мы заходили на вокзал, я её случайно уронил тебе под ноги. Она расстроилась. Сам понимаешь…
— Да, ты прав. Не натянешь – кайф не поймаешь. Вижу по тебе, что ты вслед за мной хочешь её использовать.
— А почему бы нет? Судьба – индейка встречать Новый Год в этом зачучканном вагоне. Зато с ней в вагоне будет веселее на пару. Это получше всякого интима. Так сказать, знакомый для нас «группен-секс».
Мужчина, сидевший за перегородкой, опешил от услышанного. Он думал: «Вот-те на! Пошла молодёжь… Одним словом, падение нравов. Нагло, не стесняясь никого в поезде, собираются предаться разврату. Наверняка, какую-нибудь привокзальную шлюшку прихватили с собой.
Последующие фразы, сказанные одним из парней, укрепили уверенность в своих предположениях.
— Тебе, Серёга, не откажешь в темпераменте. Работаешь над ней, как Чикатило. Куда мне за тобой тягаться. Сказано, школа!
— Ну да ладно, ты преувеличиваешь мои скромные способности. Но когда ты, Колян, её берёшь, выдаешь такой класс! По накалу страстей типа системы залпового огня «Град». Она в твоих руках прямо таки трепетно откликается на любое твоё прикосновение. Тогда я сам изнываю в ожидании, чтобы после тебя её поиметь. Давай лучше выпьем с нашей подругой. Новый год на носу!
Мужчина не выдержал. Вся его усталость от дороги, горечь от ухода из жизни отца, от бессонницы, вызванной злостью, что он встречает Новый год в соседстве с вагонным туалетом и этими дебильными пассажирами, желающими откровенно, никого не стесняясь, развлечься интимно со своей почему-то молчавшей подругой, вылилось в крик и в удар кулаком об перегородку.
— Какого чёрта, здесь, сопляки, безобразием занимаетесь?! Нашли место, где блудить!
За перегородкой воцарилось молчание. И тут же последовала реплика: «А ну, Серёга, ты поздоровее, разберись, что к чему!».
Лицо парня, широкое и плоское, с небритой щетиной, с ленивым выражением в глазах, появилось из-за перегородки и вопросительно уставилось на мужчину.
— Отец, чё надо?! Ты что шумишь, права качаешь? Напрягаешь нас зазря?! Могёт, ты сам с нами не прочь в весёлом деле поучаствовать?
— Да как вы смеете со мной так разговаривать! Какую-то девку с собой приволокли…
— Ой не могу! Держите меня! Прикол то что надо. Он не врубился… Слышь, Колян, вижу, что папаша точно хочет нам составить компанию.
Серёга полностью появился в проходе. Было ему на вид двадцать пять лет, среднего роста, крепкого телосложения, он давился от смеха. Отчего парень с широко смеющимся ртом стал похож на красный треснувший кирпич.
— Ой, не могу, рокеры-покеры! Придавил юмором похлеще асфальтового катка.
Серёга, хватаясь за живот, чуть не катался по полу, веселясь и глядя на обозлённого пожилого соседа по плацкарту.
— Ты, отец, чего-то не догоняешь, не ту пургу несёшь. Ну да ладно. Подыграем! Слышь, Колян, иди сюда, повеселимся. Расскажи, какая с нами девочка едет. Всем даёт, кто её со знанием дела может поиметь. Вслед за Сергеем вышел второй парень. Худощавый, рыжеволосый, он стоял в нескольких шагах от мужчины и тоже, как его друг, закатывался от смеха.
— Отец, успокойся. Лучше скажи, как величать?
— Виктор Петрович! Чтоб ты знал, сынок, по месту жительства в ПТУ, где я мастером по автоделу преподаю, меня твои сверстники все уважают. Есть за что! Поэтому будь добр говорить со мной человеческим языком! Без всякой вашей «пурги» в разговоре.
— Замётано! Считай, уболтал! Проехали. Но мы уверены, Виктор Петрович, в том, что вам очень интересно будет знать, какую подругу мы с собой везём. Правда, она немая, пока её не трогают. Но если её затронуть профессионально, то она с такими стонами отдаётся, поёт о любви, что тело и душу любого выворачивает наизнанку. А какой у неё изгиб талии! А какие бёдра, достойные восхищения! А какую она любовь к себе дарит, что не снилось Виктору Петровичу.
— Вот это хохма! Развеселил ты нас, отец – откликнулся, давясь смехом, Серёга. – А ну, Петрович, посмотри, с какой мы подругой встречаем Новый Год!
— Хватит паясничать!
Мужчина, взбешенный непонятным ещё для него весельем парней, вбежал в их плацкарт и остановился внезапно, как вкопанный. С расширенными от удивления глазами он смотрел на шестиструнную гитару, лежащую на столике возле окна. На её лакированной поверхности дрожал отблеск от тускло горящего плафона под потолком.
— Вот это и есть наша безотказная подруга! Мы с ней с большим удовольствием проводим наш досуг. А ты, Виктор Петрович, такое плохое о нас подумал, что ни в какие ворота не лезет.
Мужчина сконфуженно молчал. Куда только его злость подевалась? В нём самом стал зарождаться неудержимый смех.
— Вот прикололи, так прикололи пенсионера.
Он уже вовсю хохотал вместе с парнями.
— Только вы сами виноваты. Что за словечки… сбили меня с толку: подтянуть-натянуть колготки, поиметь… Так и быть, мировая! С меня магарыч: коньяк пятизвёздочный. Есть чем отмечать Новый год.
Спустя немного времени они втроём, обнявшись, под гитару на весь вагон горланили песни. Не выдержав, к ним подошёл проводник, пытался их утихомирить.
— Кончайте, ребята, шуметь.
— Так ведь Новый год, служба.
— Прощается! – добродушно отвечал ему Серёга. А его друг Колян говорил подвыпившему Виктору Петровичу:
— «Натянуть колготки» — это значит подтянуть колки, то есть струны, настроить гитару. А «поиметь» — это сыграть на ней что-нибудь от души. Это у нас такие приколы в разговоре. Что, не понимаешь, Петрович? Вошло в привычку ещё со школьных лет, как дружу с Сергеем, давать названия, отличные от общепринятых. К примеру, школа у нас была – «кублятник», учиться – «кублиться», учителка – «мучителка». Придумывали вот такие… хохмы.
— С вами всё ясно, хохмачи. Понятно лучше некуда. Списываю вам на вашу молодость. Давайте лучше споём на этот раз песню моей молодости.
Проводник, уже сидевший рядом с расшумевшимися пассажирами, услышал, как зазвенели, запели проникновенно струны под пальцами Сергея. Кто не спал в вагоне, слышали, как задушевно пели их попутчики: «Я гитару настрою на лирический лад… И она отзовётся, как сердце моё».
Виктор Петрович, изрядно подобревший от общения со своими вновь приобретёнными друзьями, нет-нет да продолжал ещё смеяться над собой, вспоминая конфликт, что так благополучно разрешился между ними.
— Это ж надо меня, битого в жизни, разыграли. Купили так купили! Ну что, сынки, ещё раз вздрогнем? Выпьем за встречу Нового года?
После очередного тоста в его осоловевших глазах закачались, вздрагивая, как ему казалось, звёзды в размер гранёного стакана, чей свет струился над бескрайними заснеженными равнинами, перелесками. С молодых лиц рядом с ним сидящих попутчиков незаметно сошёл налёт грубости, жестокости в глазах. Они светились изнутри. В душе у него поднималась волна любви к парням, оттого что у них на слуху была его песня. Ко всему тому, что мелькало в лунном сиянии за окном, ностальгия по ушедшей молодости. Они втроём продолжали петь: «От зари до зари…»
До чего же хороша новогодняя ночь под стук вагонных колёс! Эх, гуляй, Россия!