Виктор Калашников: На колхозных развалинах

А ведь как все перспективно рисовалось!

Клаве Усякой, и двух лет не проработавшей после школы дояркой на ферме, предложили поехать на Бам, по комсомольской путевке! Поначалу ей даже самой в это не верилось — ведь предложил комсомольский секретарь, Валера, известный в станице бабник. Да и спросил ее как бы в шутку: «Пришла разнарядка — послать одну девушку на Бам, По заданным параметрам ты подходишь — поедешь?» «Поеду» — сразу согласилась она, ни минуты не колеблясь — мечта станичных девчонок была уехать просто в город, а тут Всесоюзная комсомольская стройка! Подружки не скрывали своей зависти… Через неделю ее вызвали в райком комсомола. Валера вызвался сопровождать ее. В райкоме после томительного ожидания в суете коридоров их пригласили в какой-то кабинет, где ей на самом деле торжественно вручили путевку и сказали напутственную речь… «Это дело надо обмыть!»- настаивал Валера на обратном пути в станицу. Клаве пришлось согласиться на выпивку, а после и провести ночь с пьяным секретарем, она и до этого подозревала, что он не за просто так предложил ей поехать на Бам, теперь путевка лежала в сумочке, не обманул.

Клава росла бедовой девчонкой, В школе активничала в комсомольских делах: выступала на собраниях, участвовала в художественной самодеятельности, любила декламировать стихи. Но в старших классах учебу запустила, стала дружить с мальчиками. Выпендриваться перед подружками нарядами она не могла, они жили бедновато, зато ее считали смазливой на личико, отсюда и интерес к ней ребят… Ей не нравилось, что родители назвали ее Клавой — дома и подружки часто называли ее Клашей, а в ссорах и обзывали Клушей. Это ее особенно задевало — ну, какая я клуша! Клуша — наседка, а я?.. Отца она плохо помнила — он умер, когда она была еще маленькой. Мать всю жизнь проработала дояркой в колхозе: уходила на дойку на рассвете, когда Клава еще спала, днем приходила домой, чтобы хлопотать по хозяйству и в огороде, но Клава была или в школе, или гуляла на улице. Конечно, она рано научилась готовить себе завтраки, стирать белье, кормить кур, уток, полоть в огороде картошку, кукурузу… Когда Клава сообщила матери, что уезжает по комсомольской путевке на Бам, та не возражала: «Поезжай! Может, найдешь себе лучшую долю! Ферма от тебя никуда не денется…»

Бам начался для нее не очень удачно — посланцев с Кубани направили на строительство вторых путей. Высадили на каком-то разъезде среди сопок с частоколом обгоревших стволов хвойных пород на крутых склонах и поселили в вагончики с десятью кроватями в два яруса. Такого скопления курящих и матерящихся девчонок Клаве до этого не доводилось видеть. Может, потому, что большая их часть приехала с курортов черноморского побережья. Чтобы постоять за себя, пришлось соответствовать, но курить не начала — отвращала никотиновая кислятина. Вечерами женские вагончики осаждали местные и приезжие ребята. Поэтому все разговоры соседок по вагончику сводились к отношениям с ними и возможностью быстрого замужества. И на самом деле, некоторые вышли замуж в первую же по приезду неделю — кубанских девчат сибиряки почему-то ценили. Клаву замужество вообще не привлекало, при желании она могла выйти замуж и в станице, отслужившие в армии ребята не раз предлагали… А когда объявили запись на вечерние курсы поваров, она записалась, мол, хорошая профессия — всегда пригодится. И пригодилась… Через полгода тяжелой работы в монтажной бригаде ей предложили место повара на далекой таежной точке, где разворачивалось строительство тоннеля. Добирались туда на вертолете. Летела она на нем первый раз, так что все это было очень необычайно. Кроме нескольких пассажиров вертолет нес на тросу какой-то груз и Клава не без страха глядела через отверстие в полу на бескрайнюю тайгу внизу лишь кое-где разрезанную извилистыми речками… Вагончики тоннельного отряда были расположены у подножья высоченного хребта, который и предстояло пробить бывшим шахтерам и метростроевцам для прямого прохода под ним поездам будущей железнодорожной ветки. Глушь, конечно, несусветная. Но отношение к девчатам там было не то, что на вторых путях, — женщины были на перечет, а значит нарасхват и привередливо выбирать было из кого. В тоннельном поселке Клава застряла надолго. Освоившись в столовой и оглядевшись, выбрала себе в мужья Илью, бригадира проходчиков. Расписались — все как положено, даже шумно отгуляли в столовой комсомольскую свадьбу. У Ильи была фамилия Дундуков и когда расписывались он решил взять фамилию жены: буду, дескать, и я Усяким, а то моя неблагозвучная, особенно для бригадира. Клава отнеслась к этому с пониманием — ей самой когда-то не нравилось свое имя, не знала только как его переменить. Илья зарабатывал хорошо, да и она со временем стала получать надбавки за долгую работу на Севере. А когда с запада подвели железнодорожный путь, в поселке началось строительство двух-четырех квартирных домов из бруса. Среди первых новоселов получили квартиру, со временем обзавелись кое-какой мебелью, посудой. Строителей Бама даже в советское время снабжали первоклассно. Появилась возможность съездить в отпуск на материк. Первая поездка была на родину мужа в шахтерский городок под Челябинском, он захотел показать жену родителям, Но Клава им не понравилась, оказалось, они приглядели для сына местную невесту. Эта поездка оказалась и последней — родился сын, назвали его по желанию мужа Яковом — в честь деда, которого он любил, будет, мол, Яков Ильич, как и дед. С маленьким ребенком какое-то время стало не до поездок. В поселке продолжал витать дух причастности к грандиозному делу, тоннель предстояло бить длинный, работа на многие годы. Железнодорожное полотно дальше повели по временной схеме, через хребет.

Но кремлевские старцы один за другим поумирали, а их преемник затеял перестройку, которую поначалу бамовцы встретили даже с энтузиазмом, постепенно сменившимся тревожным ожиданием перемен к худшему. В девяностых годах финансирование строительства сократилось до минимума, проходчиков стали отправлять в отпуска без содержания, по нескольку месяцев задерживать зарплату. Изменилось и у них отношение к работе: холостые стали попивать, семейные переходили на подножный прокорм, занялись рыбалкой, охотой, чтобы хоть как-то кормить семьи. Прежние накопления съедала галопирующая инфляция. Наиболее прозорливые стали распродавать нажитое добро и уезжать на материк. Тогда же Клаве из станицы пришла телеграмма о неожиданной смерти не старой еще матери, Лететь на похороны было уже не на что. Лишь удалось собрать и послать какие-то деньги. Постепенно начала рушиться и семейная жизнь — Илья стал пить, да крепко, запоями. Кончилось это тем, что осенью он уснул пьяным на рыбалке и простудился — лечиться не захотел и вскоре умер от пневмонии. Остались они с Яшкой одни, он уже ходил в начальную школу. Благо работа у нее еще была — столовая функционировала, а из нее было что принести домой на пропитание не только себе, но и сыну. Так что, особенно-то пока не бедствовали. Тоннель тем временем ни шатко ни валко, но били и пробили-таки. Какое-то время его обустраивали, прокладывали железнодорожный путь, жизнь в поселке еще теплилась. Но строительство в конце концов закончилось, закрылась и столовая — кормить стало некого. Надо было куда-то уезжать. Куда — понятно, возвращаться в станицу, но на что?. Квартиру не продать — некому, мебель — тоже никто не купит… Кое-как пережили долгую зиму, перебиваясь любыми заработками, распродали все, что можно было продать и по окончании учебного года поехали в общем вагоне на пятьсот каком-то поезде, с пересадками, с чемоданами самого необходимого в руках на Кубань, в станицу, где их никто, конечно, уже не ждал. Радовался переезду только Яшка, превкушая встречу с неведомым новым, ведь кроме таежного поселка у подножья хребта ему ничего до этого не довелось видеть. А тут казавшуюся бесконечной тайгу за вагонным окном постепенно сменила столь же бескрайняя равнина, по которой ехали больше суток, красивые или не очень вокзалы городов, долгое ожидание попутных поездов в залах ожидания на пересадках, поля с перелесками, длинный мост через Волгу и, наконец, Кубань с ровно разделенными лесополосами ухоженными полями. Увиденное очаровывало его и он недоумевал: «Мама, как ты могла уехать из такой красоты !» «Тогда б не родился ты, сынок»… — Клаву тревожило возвращение в родные края после стольких лет разлуки — что ждет их там?..

В станицу въехали на маршрутном автобусе в послеполуденную жару. Шиферную крышу их хаты видно было от остановки — шифер был цел, это выглядело обнадеживающе. Цела была калитка и забор из сетки-рабицы. Двор зарос травой по пояс. Замков ни на двери в хату, ни на двери в летнюю кухню не было, вырваны были и плахи. Худшие опасения подтвердились — из комнат вынесено было все, что представляло собой какую-то ценность, стоял лишь кухонный стол и фанерный шкаф в углу спальни. Охотники за металлом украли все кровати, посуду, даже чугунную плиту на печке и вообще все железное, что было во дворе, срезали даже алюминевые провода от столба на улице до хаты вместе с электросчетчиком… Словно в утешение на месте остались оконные рамы хотя стекла кое-где были разбиты озорниками, да в сарайке небольшая куча дров.

Раньше они жили за рекой в турлучной хате с земляным полом. В шестидесятых годах колхоз стал крепнуть и людям раздали планы на строительство на этой стороне, более высокой, а потому не подтопляемой в весеннее половодье, к тому же ближе к дороге в райцентр. Чуть выше по течению реки, на излучинном бугре, колхоз построил новое здание правления, магазины и современный клуб с большим вестибюлем и спортплощадкой перед ним. В райцентре тогда запустили новый кирпичный завод и колхоз помогал своим колхозникам строить хаты уже из кирпича. Отец Клавы был еще жив, относительно здоров и Усякие построили себе из кирпича не только хату, но и летнюю кухню, сарайку, курятник и даже уборную.

Осмотрев внутренности всех построек, Клава села на невысокий порожек и горько заплакала..Яшка стоял рядом и как мог утешал мать, не понимая причину ее слез: «Ну че ты, мам! Стены-то целые — остальное наладим!» — он еще хорошо помнил невзгоды последнего времени на Баме, а здесь ему понравился дом с видом из окон яблоневого сада на пригорке за дорогой. «Я ведь по прошлому плачу, сынок! Здесь жизнь когда-то была!..

Прекратилось это тем, что их окликнула соседка тетя Дуся: «Никак Клава приехала — а я-то думаю кто там ходит!»…Тут начался долгий разговор расспросов и новостей, который не стоит приводить в подробностях. Для Клавы важно было узнать, что когда воры начали тащить из их хаты, соседка вовремя спохватилась и перенесла к себе кое-что из посуды, ведра — колодец у них был в огороде общий, матрасы, теплые одеяла и постельное белье. Сохранила и документы: план, Домовую книгу, еще какие-то,.. «Когда из колхоза тащить стало нечего, а привычка осталась — начали у людей воровать, но не думала я, что они и на старые кровати позарятся!..» — оправдывалась она…

Вечером пришел с работы ее муж, дядя Михаил, и приехавших пригласили отужинать. Оставляли и ночевать, но Клава решительно отказалась: «Будем дома спать!» Дядя Михаил помог им перенести матрасы, выкосил литовкой траву во дворе, принес из своих запасов плашку на дверь, старый замок — крючок, чтобы закрываться изнутри, висел на месте, чугунную плиту на печь; «Треснутая, правда, но сойдет на первое время!»… Прощаясь, виновато признался: «Мы там на вашем огороде кукурузу посеяли, буряки — извини, теперь только осенью уберем!» Клава успокоила его: «Не пустовать же земле! Мы все равно в этом году ничего сажать уже не будем!»… «Ну ты обращайся в случай чего — поможем чем сможем». Так что первую по возвращении ночь Клава с сыном провели дома, благо на Кубани они уже были теплыми…

Утром Клава кое как растопила давно нетопленую печь, чтобы прогреть отсыревшие стены, и приготовила из оставшихся с дороги запасов завтрак — предстояло как-то обустраиваться на новом-старом месте. Но прежде всего решено было проведать родителей — тетя Дуся сказала, что маму похоронили рядом с мужем, а где похоронен отец Клава помнила. На кладбище могилки заросли, конечно, бурьяном. Прибирали их почти до полудня. После прошлись по улицам станицы — чтобы показать ее сыну, да и самой было интересно посмотреть на перемены в ней. Из вчерашних рассказов соседей она уже знала, что колхоз развалился, вернее его преобразили в акционерное общество, что более-менее новую технику правление поделило среди своих да наших. Молочных коров распродали фермерам, телят прирезали на мясо или продали за долги. Растащили и ферму. Клава никак не могла взять в толк — ферму-то зачем порушили, кому от этого стало лучше!.. По-прежнему ходят на работу лишь конторские в правление, что они там делают, никто не знает. Что обязанности директора сейчас исполняет Валера, бывший комсомольский секретарь… К нему-то и решила зайти Клава за помощью. Но он Клаву якобы не вспомнил или сделал вид, что не вспомнил, Даже когда она рассказала о когда-то предложенной им путевке на Бам, напомнить о совместно проведенной пьяной ночи она постеснялась, знала, что была одной из многих… «Чем я могу тебе помочь! Я ведь лишь исполняющий обязанности. Владельцы в Москве!.. Право на пай ты потеряла. Землю мы сдаем в аренду — хочешь сдам тебе? И что ты будешь с ней делать без техники! Так что работы у нас сейчас никакой нет…Обратись к фермерам, может, из них кто возьмет…»

А ведь предстояло на что-то жить! Восстанавливать хату! Лето еще можно как-то перебиться. А зиму? Нужны дрова, уголь — на это потребуются большие деньги, каких у Клавы уже не было, а новой работы, судя по всему, не предвиделось… Со временем Клава обошла всех знакомых и бывших подруг, которые еще жили в станице, и не то чтобы жаловалась, а говорила, что согласилась бы на любую работу. И работа иногда находилась: то нанималась полоть старухам огороды, то пасти скот, то белить в хатах, даже мыть полы нанимали богатенькие из торгашей.

Обязанностью Яшки стало насобирать за день дров к вечеру. Шатаясь по улицам, он невольно вспоминал древесное изобилие на Баме — непроходимые буреломы в лесу сразу за поселком, дома из бруса, заборы из штакетника, даже тротуары были из досок. Здесь же деревянное приходилось выискивать. Поначалу он искал сухие сучья у речки, но если в Сибири река неподалеку от поселка была бурная и берега ее завалены корягами, то здешняя почти не текла, к тому же выше и ниже станицы ее перегораживали дамбы и лишь из труб под ними вытекала вода, то есть какое-то течение было… Возле ближней дамбы можно было даже искупаться: и довольно глубоко, чтобы поплавать, и вода чуть-чуть проточная. Остальные берега заросли камышом, пригодным лишь на растопку, да мамка и не велела в него заходить — там якобы водились змеи.

Со временем Яшка познакомился со своим сверстников, одиноко слонявшимся по их улице. Звали его Валькой. Они искупались вместе у дамбы, а когда Яшка сказал, что ему нужно искать дрова, тот вызвался помочь ему в этом — дескать, видел много деревянных обломков среди развалин фермы. Только вот идти туда далековато. Пошли. Но до фермы на первый раз не дошли — много толстых сучьев валялось в лесополосе, вдоль которой пролегала полевая дорога, Яшка быстро набрал вязанку. Решили поход на бывшую ферму отложить до следующего раза…Оказалось, что Валька тоже перешел в шестой класс, что в станице они живут лишь третий год, а до этого жили в Туркмении, в Красноводске, там Валька и родился. Родители его тоже почему-то вернулись на родину, хотя там было хорошо — жили в большом трехэтажном доме из блоков, недалеко от моря, купаться в котором начинали с марта. Яшка не верил — в марте еще холодно! И рассказал новому другу как рыбачили с отцом в горной речке, собирали в тайге ягоды и грибы. Валька признался, что никогда не был в настоящем лесу и не собирал ни ягод, ни грибов… «Хорошо жить в станице?»- спросил Яшка. «Не очень. Мамка говорил при колхозе лучше было. Да и работы, говорит, теперь нет. Папке приходится в Краснодар на работу ездить…» «А колхоза давно нет?» «Давно. Мы приехали его уже не было.» «Так ты и живых колхозников не видел?» «Нет. Видимо все начисто вывелись…» Так же Валька рассказал, что этот участок реки от дамбы до дамбы за их огородами кем-то зарыблен, поэтому рыбачить там бесплатно не разрешают, могут даже оштрафовать, если поймают — хозяин контролировал этот участок на моторке. Но Валька обещал показать Яшке как удить с мостков за огородами — услышишь звук моторки, прячься в камышах. Удочки у Яшки не было, Валька поделился с ним своими, мол, отец все равно уехал на работу. Под вечер они пошли на рыбалку через огород Усяких— в дальнем конце его среди камышевых зарослей оказался полусгнивший мосток, о котором Валька знал. Рыба ловилась мелкая, не в пример сибирской, но на жареху Яшка наловил. Мамка пожарила ее на ужин — рыба оказалась очень костлявой и чем-то припахивала. Не понравилась им…

Со временем ребята дошли и до разрушенной фермы, там на самом деле валялось множество древесных обломков, пригодных на дрова. Яшка принес домой несколько вязанок. Увидев струганные дощечки, мамка удивилась: ты их не украл — откуда такие? Узнав, что с фермы — успокоилась. Но когда он принес оттуда необычайные кирпичи явно старинного происхождения, она запретила заносить их во двор — Клава хорошо помнила самое сильное впечатление детства, когда в шестидесятых годах правление колхоза решило доломать толстые стены разрушенной в период богоборчества церкви, а уцелевшие кирпичи пустить на строительство фермы, чтобы тем самым, якобы, сэкономить на ее себестоимости. Старухи тогда говорили, что это святотатство к добру не приведет. Так и получилось — теперь и ферму порушили, а руины ее стали символом почившего колхозного строя.

Между тем приближалась осень и Клаву все чаще тревожила мысль как они переживут предстоящую зиму в не очень утепленной хате без электричества. Ведь чтобы подключиться к электропроводам на улице, нужно было заплатить электрикам большие деньги, купить не дешевый электросчетчик….

Но вдруг все круто переменилось в их жизни и ее настроении. На улице возле нее резко затормозила легковушка, из которой ее окликнул явно нерусский и вроде как незнакомый мужчина: «Клава, ты ли это?» Она настороженно оторопела. «Не помнишь?.. Я Армен! А ведь мы, было, чуть любовь с тобой когда-то не закрутили! Неужели я так сильно изменился?»…Это оказался ее одноклассник, на которого она не очень-то и обращала внимания, армян у них было чуть ли пол класса. «Теперь узнала — изменился, конечно. Забурел — на машине ездишь. Твоя?» «Моя, моя — старенькая уже, менять надо.» «Ты ж, вроде, в город уезжал — не прижился там?.. «Не прижился — дома лучше.» «Женат? На ком?» «Женат, конечно, Ты ее не знаешь, не из нашей станицы,.. Двое детей… Дом есть. Хозяйство есть. Даже любовница есть!..Куда идешь? Могу подвезти, если по пути.»… По дороге она коротко рассказала о своей жизни за эти годы, он о своей. Оказалось, он арендует половину здания фермы в соседней станице и ему срочно нужна доярка, но с условием проживания там — он помнил, что Клава после школы какое-то время работала дояркой. Это прозвучало как предложение работы и оно показалось ей заманчивым, но она спросила: «А сколько коров?» «Меньше двадцати и доильный аппарат есть, правда, старый, но работает!.. Там несколько свободных жилых комнат — на выбор, Кровати есть, даже с матрасами, столы, стулья … Отопление в комнатах печное, но дров я привез, магазина близко нет — доставку продуктов я беру на себя, голодной, холодной не будешь, твое дело только дойка коров!.. Сбыт молока у меня налажен. Убирать навоз, пасти стадо местные алкаши наняты. Сторож — мой человек. Обижать тебя никто не будет.» «У меня сын есть!» «Большой?» «Тринадцать лет. Ему в школу надо будет.» «Школа есть, в станице. Далековато, правда, от фермы, но захочет учиться — дойдет.»… В общем, долго уговаривать Клаву ему не пришлось — ей надо было куда-то устраиваться на зиму, так что, можно сказать, ей даже повезло, что она встретила Армена, впрочем, видимо, не случайно. Договорились, что завтра же он и перевезет их туда. Вечером Клава собрала свой небогатый скарб, что-то отдала на сохранение соседям, а рано утром Армен заехал за ними на своей машине и повез на новое местожительство. По дороге продолжая увлеченно его нахваливать, что там, якобы. не просто ферма, а образцово-показательная, на которую когда-то даже привозили самого Хрущева…

И на самом деле, на территорию фермы нужно было въезжать через шлагбаум под деревянной аркой, для торжественности разукрашенной наверху советскими символами, все еще свидетельствующими о былом процветании местного колхоза, теперь очень обветшалую и покореженную кузовами проезжавшими сквозь нее грузовиков настолько, что казалось она вот-вот завалится, однако она каким-то чудом еще стояла. Армен ушел искать сторожа с ключом от шлагбаума, а Клава с сыном вышли из машины, чтобы оглядеть некогда служебное помещение сбоку за аркой, где им предстояло теперь жить. У входа горка напиленных чурок на дрова, полутемный широкий коридор, слева и справа двери в бывшие комнаты отдыха доярок с рядами шкафчиков для рабочей и чистой одежды вдоль стен, «Санпункт», «Пищеблок», «Учетчик», «Душевая»… Выключатели и лампочки везде целые, свет включался, в некоторых комнатах на самом деле стояли кровати,столы, стулья… даже железные раковины. Клава открыла краник — из него потекла чистая вода… Такого у них не было даже на Баме…Армена не было долго, вернулся он злой: «Опять доярка не пришла — забухала! Выгоню, сучку! Коровы до сих пор не доены стоят — придется тебе, Клава, сразу же приступать, после устроитесь. Выбрала себе комнату? Нет? После выберешь! Пойдем покажу коров. Вещи сын перенесет, не маленький…» Они ушли к неприглядно видневшимся вдали торцам приземистых ферм, скрытых разросшимся лесом, а Яшка перенес на крылечко узлы с вещами и принялся осматривать ближайшие окрестности. С очень разбитым асфальтом дорога за шлагбаумом уходила куда-то дальше, сразу за обочинами ее окаймляли ряды пирамидальных тополей. Такой же раздавленный асфальт был и на территории фермы. Среди редколесья за зданием кое-где виднелась в траве тротуарная плитка — останки былых аллей. Дальше за полем высилась давно некрашеная водонапорная башня. ..От станицы притарахтел мотоцикл, с него спрыгнул нерусский мужичок и спросил: «Армен где?» Яшка молча махнул рукой в сторону ферм, мужичок пешком поспешил туда…Мамку пришлось ждать долго, Яшка успел за это время обойти все ближайшие окрестности… Вечером, когда они поселились-таки в бывшую комнату учетчика, она рассказала, что Армен держит на ферме не только коров, но и телят, овец, коз, даже свиней. Впрочем, на ее обязанностях это, якобы, мало отразится, разве что добавится дойка трех-четырех коз, убирать навоз, поить и кормить скотину наняты два алкаша…

Так началась их жизнь на новом месте. Осень выдалась непривычно теплой даже по кубанским меркам, в иные дни жарило до тридцати градусов, первые холодные волны прикатились лишь к концу ноября. Яшке непривычна была такая осенняя погода, утром в школу он уходил в куртке, было прохладновато, а возвращался в одной рубашке, днем становилось жарко. Идти было далеко, несколько километров, соседствующая с фермой станица оказалось большой и очень разбросанной по степи… Вскоре по приезду у Яшки появился другой интерес — он узнал, что дорога мимо их фермы вела к озеру. Едущие туда водители легковушек, увидев его, загоравшим на крылечке, иногда останавливались и спрашивали, нельзя ли купить навозных червей для рыбалки. И очень удивлялись, что их у него не было. За фермами на самом деле скопились горы перепревшего навоза, кишащие червями. Не долго думая, он накопал их полное ведро, поставил табуретку у опоры арки, а на дощечке написал: «навозные черви» и торговля пошла — он продавал их двестиграммовым стаканом, по 50 рублей за стакан, цену ему подсказали работавшие на ферме алкаши. Пятничными, субботними вечерами от желающих купить червей отбоя не было, рыбаки приезжали на озеро даже из города, бывало по ведру за удачные выходные продавал. С появлением денег в карманах захотелось накопить их много или купить что-нибудь дорогое, велосипед, например. Ну и как следствие, начал постепенно угасать и интерес к учебе. Зимой, когда выпадал снег и становилось очень слякотно или морозно, он пропускал занятия. Классный руководитель мамку в школу не вызывала, ей было все равно — ну, появился в классе новичок из явно неблагополучной семьи, через год он бросит учебу или перейдет в другую школу… Впрочем, мечтой купить велосипед пришлось на какое-то время поступиться — мамка все чаще сокрушалась, что негде хранить скоропортящиеся продукты и надо срочно покупать холодильник, хотя бы бэушный. Сторож рассказал ей, что в станице есть специалист, который скупает у людей холодильники, ремонтирует их и после перепродает. Они съездили к нему на мотоцикле посмотреть и прицениться, один ей сразу понравился: вместительный и недорогой. Поторговалась — специалист сбросил чуть цену и даже вызвался привезти его на своем «Муравье» — так у них появился холодильник.

Со временем Клава выяснила, что Армен жадноват на деньги. Приходилось напоминать ему об обещанных поставках продуктов, а после и требовать деньги на питание, даже угрожать, что уйдет если он будет задерживать оплату. Он в ответ лишь привычно жаловался на безденежье, что не расчитываются вовремя покупатели, хотя сам за это время продал старенькие жигули и купил новый микроавтобус. Тогда она взяла у него в счет долга вначале козу, а после и родившуюся телочку, он не возражал, Алкаши, забухав, нередко днями не появлялись на ферме и ей приходилось за них убирать навоз или кормить голодную скотинку из жалости. Те вместо благодарности лишь уговаривали ее не говорить об этом Армену… Чтобы хоть чем-то компенсировать оплату за необговоренный труд она втайне от него стала делать сыры из козьего и коровьего молока. Яшка предлагал его проезжим рыбакам, они брали охотно сыр на закуску и даже домой… Так они пережили зиму…

Несколько раз Клава съездила с Арменом в свою станицу — проведывала хату. В один из таких приездов домой ее позвала соседка и рассказала, что ищет квартиру подходящий вдовец, вроде, как не пьющий, хотя и бывший военный, сейчас на пенсии, Степан Астахов, После смерти жены к нему в хату заселилась дочка со своим многочисленным семейством и он стал, вроде как, лишним там. Клава плохо помнила его, Астаховы жили на другом краю станицы, он был старше ее лет на десять и сразу после школы уехал, поступив в военное училище. Они встретились, поговорили. И договорились, что он поживет в хате пока их нет, а вместо оплаты будет по возможности делать ремонт: проведет электричество и прочее.

Весной дорогу на озеро тоже перегородил шлагбаум, рядом с которым поставили будку охранника, он-то и рассказал, что озеро взял в аренду какой-то богатенький районный чиновник. Что там, якобы, развели рыб ценных пород, на берегах рабочие соорудили мостки, так что проезд и рыбалка будут теперь платными. Число проезжающих рыбаков резко сократилось и Яшка потерял заработок. Позже выяснилось, что тот же чиновник положил глаз и на здание при ферме, где они жили, чтобы переделать его в гостиницу с сауной, автостоянкой для рыбаков и просто отдыхающих. В итоге Армену владелец фермы вскоре предложил искать для своих коров в другое место, обозначил даже срок… Яшку по окончании учебного года перевели-таки в седьмой класс и Клава решила возвращаться домой. Степан к тому времени уже провел в хату электричество, сделал ремонт, купил у соседей квочку с цыплятами, даже посадил картошку и кукурузу в огороде — он оказался на самом деле непьющим и хозяйственным мужиком, соскучившимся по домашним делам. Больше того, в очередной ее приезд он предложил Клаве попробовать пожить вместе, да и пацан, мол, в таком возрасте, когда ему нужен отец, а я из него выращу настоящего казака. Она подумала-подумала, наняла грузовик и перевезла домой появившееся хозяйство, телочку и козу,