40 лет со дня смерти поэта

25 июля 1980 года
Надвинулись сумерки, и время опять словно остановилось в моей комнате,
хотя и слышно было, как тикают часы…

Я лежал на диване и размышлял: чем бы заполнить вечер?.. Куда-нибудь пойти? Может, в театр? Взял газету и посмотрел, что там ставят сегодня? Спектакль, который я видел еще в прошлом году. Заодно прочел и рекламу кинотеатров — тоже ничего привлекательного… Просто на улицу — лишь бы из дому? Так я уже вышел из того возраста, когда интересно бродить без цели и смысла, разглядывая встреченных девчонок…

Через распахнутое окно доносилось девчоночье взвизгивание и воркующие голоса ребят. Я подошел к окну и выглянул, навалившись грудью на подоконник. У подъезда на лавочке резвились юнцы: ребята тискали девчат.

Да, тридцать лет — возраст безутешный. Вот уж воистину: если ты живешь один, то помни, оставаясь вечером дома, что ты живешь один…

Но неужели все так безутешно на самом-то деле! Ведь есть телевизор, первоклассный радиоприемник, магнитофон, подобрана какая-никакая библиотека. Взял с полки томик рассказов Василия Шукшина. Раскрыл на предисловии и узнал, что сегодня, оказывается, день его рождения. Заинтересовавшись, прочел предисловие до конца. Самого Шукшина в день его рождения читать не смог — улыбка, которую вызывало содержание рассказов, отзывалось болью о рано конченной жизни… Невольно вспомнилось случайно услышанное опасение одного партийного функционера от литературы: «Шукшин может стать Высоцким в прозе». Не успел стать… Чтобы отвлечься от мыслей о смерти, включил телевизор. По первой программе оркестр исполнял вариации на тему народных песен. Я люблю народную музыку, но не в усложненном ее варианте для симфонического оркестра, а наоборот — в упрощенном, то есть каком она действительно любима народом. Переключил телевизор на вторую программу — мультфильм. Ну, это для детей, а я из этого возраста, слава богу, вышел и в детство пока еще не впал… Я взял транзисторный приемник. Медленно вращая ручку настройки, прослушал весь длиннометровый и среднеметровый диапазоны. Отечественные станции передавали классическую музыку. Но вечер в одиночестве не располагал к ее восприятию, хотелось чего-нибудь ритмичного. Мощно и чисто звучали восточные станции, однако и их музыка не привлекала… Не везло, что ли, потому что и радио Монте Карло, самая музыкальная станция, вещала что-то разговорное и почему-то на арабском языке. Послушав несколько минут в ожидании музыки, переключил на диапазон коротких волн. Здесь сквозь шум глушилок кое-где пробивалась русская речь зарубежных радиоголосов. Я невольно вслушивался, о чем толкуют… Как вдруг сказали о кончине в Москве от сердечного приступа на 43-м году жизни «известного актера и барда» Владимира Высоцкого!.. Сообщение я услышал с полуслова, воспринималось оно столь неожиданно невероятным, что в услышанное не верилось. Я лихорадочно перестроил приемник на станцию «Маяк», самое расторопное в подаче новостей. Дождался выпуска последних известий, но о смерти Высоцкого информации не прозвучало. Опять включил диапазон коротких волн и стал медленно вращать ручку настройки. Нашел-таки слабоприглушенный зарубежный радиоголос, и услышанное мельком сообщение, к великому сожалению, вскоре подтвердили. Передали даже одну из последних песен Высоцкого, где уникальный его баритон звучал так мощно, что я чуть было не заплакал, поверив, наконец, какая, оказывается, утрата случилась сегодня…

Признают ли значимость творчества Высоцкого власть предержащие теперь — после смерти, как признали Шукшина лишь после его смерти? Напечатают ли некролог? Где похоронят?..

Так получилось, что Высоцкий, того не ведая, повлиял и на мою судьбу. В 1968 году, когда на него ополчились во главе с «Советской Россией» областные газеты, я наивно ответил одной такой статье, озаглавленной «С чужого голоса». В доводах своих возражений я среди прочего написал: «…Вы, наверное, уже думаете, потирая руки: ну, тихо, мирно, значит, проглотили, коль молчат. Но нет! Разные мысли навеивает само название статьи. Чей голос имел ввиду автор? Высоцкого? Так его голос звучит настолько мощно и только ему присуще, что у него уже появились многочисленные подражатели. Или автор намекает на свой, действующий по казенной подсказке голос? Разве можно всерьез говорить об «иных идеологиях», в чьих сетях, сами того не сознавая, запутались Высоцкий и «ему подобные». Причем здесь «утащить своих почитателей в сторону от идеологической борьбы?» Неужели вы на самом деле верите, что почитатели могут организоваться в опасную для государства угрозу? Ведь вы не могли не видеть, что большинство его песен — лишь насмешка над безудержностью нашего казенного оптимизма…Не трогайте Высоцкого. Не он «калечит общество изнутри», он лишь иронически мыслит…»

Газета обиделась и ответила большим «открытым» письмом, в котором возмущалась моими доводами в таком, примерно, духе: вот какие, оказывается, студенты пролезли в советские вузы! И что они будут нести народу после получения высшего образования!.. Я, кстати сказать, учился на техническом факультете… В общем, после этой публикации в моей жизни произошел резкий перелом. Мое письмо в газету обсудили на бюро комсомольской организации института и бюро единогласно постановило исключить меня из комсомола. Хуже того, бюро обратилось к ректору с ходатайством об исключении «адвоката Высоцкого» из института. Ректор, разумеется, положительно отреагировал на мнение комсомольского актива. Таким образом я оказался вне благоприятной для духовного развития среды. И в то время, когда талант Высоцкого развивался в благодатной среде экспериментального театра, меня, по словам того же Высоцкого, задвинули в задние ряды. Отчего, впрочем, я не потерял материально.
Много позже мне посчастливилось увидеть Высоцкого, что называется, вживую, в театре. В роли Гамлета, в «Антимирах», «Вишневом саде», «Павших и живых»… Впервые в Театр на Таганке я попал осенью 1974 года, вскоре после смерти Василия Шукшина. По окончании спектакля я среди других зрителей протиснулся ближе к сцене, чтобы лучше рассмотреть вышедших на поклон артистов. И как мне хотелось тогда крикнуть стоявшему у края Высоцкому: береги себя! После Шукшина у нас никого, кроме тебя, не осталось!.. Не осмелился, да и понадеялся, что поживет еще — молодой ведь. Не поберег себя. Не пожил…

…А не полететь ли в Москву, чтобы стать, если повезет, очевидцем панихиды или похорон?.. Увы, в Москву сейчас не пускают — въезд ограничен, власть проводит там Олимпиаду.

Включил магнитофон и поставил кассету с записями песен Высоцкого. Слушая, думал о том, что это ведь теперь уже история…

Виктор КАЛАШНИКОВ,
Новые Поляны