Василий Макарчук: Тёплый дождь*

памяти моего отца, защитника Сталинграда, Макарчука Афанасия Васильевича посвящается

1.

Дело было из вон рук плохо. Игоря обложили со всех сторон. Он прижался спиной к ограде, только успевал отражать удары. Кулаки летели из ночных сумерек, пытались прорвать его глухую оборону. Один всё-таки он не успел отразить. Удар был нанесён с боку в нижнюю челюсть. Да так, что искры из глаз посыпались. Луна, до этого безмятежно висевшая в ночном небе, резко качнулась, словно собираясь упасть на верхушки родных ему с детства пирамидальных тополей, и вновь стала на место. Обороняющийся понял, что он ещё стоит на ногах на удивление тех, кто на него нападал. Парень, лязгнув зубами, правой ногой, опередив повторный выпад, заехал противнику в пах. Тот заверещал, упал на спину, сложился пополам, стал кататься по земле. Кольцо нападающих, ослабляя свою хватку, судорожно дёрнулось, замерло на миг, пошатнулось назад. При лунном свете озлобленные лица, сверкая белками глаз, закружились вокруг Игоря, как стая хищников, жаждущая своего часа порвать жертву. Кто-то, глухо матерясь, видимо предводитель ночных волков, кричал Игорю на безопасном для себя расстоянии:

– Ещё немного! Повыворачиваем тебе ноздри наизнанку! Сейчас из тебя отбивную сварганим. Будешь знать как с нашими девчонками кадрить!

– Я вижу, ты, приятель, борзее всех своих дружков, так подкатывайся ко мне поближе. Душевно потолкуем. Коротко, знаешь, как кенты закадычные.

Игорь с удивительной для себя весёлостью с трудом проговаривал слова, чуть шевеля разбитыми в кровь губами. Известное дело было привычное: не первый раз между парнями из-за девчонок возникали драки. Если кто-то кого-то провожал в его, зареченский район города, то он тут же с друзьями участвовал в разборках с чужаками. Когда мирно. А когда силой убеждал, что не стоит появляться на их территории. При этом, как правило, он выходил один на один к незадачливому нарушителю и говорил одну и ту же фразу, не предвещающую ничего хорошего:

– Я сегодня не в духе. Подумай, прощёлкай своей головушкой, надо ли нам дорогу перебегать или нет?! Смотрел так на дёрнувшегося непрошенного гостя, словно зрачками глаз своих ввинчивался в него, как победитовыми свёрлами. В большинстве случаев из-за такого психологического нажима, никто за малыми исключениями, не решался идти на сокрушительный мордобой.

Местная пацанва по разным группировкам города: горьковчане, «кабаны», живущие в районе техникума, мутнянцы, в первую очередь его зареченцы, так называемая шестнадцатая республика – все прекрасно знали, про «Невдухе». Так прозвали Игоря за его неукротимый нрав, что его пушечный удар ногой валил на землю любого, кто осмелился идти ему наперекор… Ощущение его силы чётко улавливалось окружившими его подростками. Они не решались сделать бросок, недоумевая, почему до сих пор он выдержал их натиск. Существовал негласный кодекс поведения среди его сверстников: учинять разборки только там, где они жили. Но то, что произошло не по понятиям его среды, попытались расправиться с ним на нейтральной территории, привело «Невдухе» в бешенство. – А ну кто ещё хочет заполучить от меня «подарок»?!

– Подходи! Возражать не буду!

Игорь кричал, вселяя страх нападающим. Он уже стоял в полный рост, раскинув широко руки в разные стороны: – Вот я, возьми! Давай поодиночке! Поговорим и решим, не отходя «от кассы», кто кому раньше мозги вышибет?!

Но никто не решался выходить на одиночный бой. Игорю не на кого было надеяться. Как назло, его закадычных друзей Чмура и Тропика не было с ним, этих разудалых неустрашимых бойцов. Весёлые фартовые пацаны из хадыженской шпаны! Первый Чмур получил такую кличку, что, как правило, говорил побитому чужаку не «жмуришься», а «что так чмуришься»?! А второй Тропик другое напутствовал: «Поезжай в тропики! Вмиг после нас здоровье поправишь! Невдухе ещё не ушёл далеко от летней танцплощадки, провожая свою девушку домой, как им преградили дорогу ребята с улицы Кирова. Опытные драчуны. Четыре человека – он их приблизительно всех знал в лицо. А они, уже малость поддатые, судя потому, как себя уверенно вели, не признали в нём в ночных сумерках вожака зареченского района. Эта встреча не предвещала ничего хорошего. Началась она, как всегда, с банальной фразы:

– Закурить не найдётся?! – Не курим, и вам не советуем. – Да, ладно. Чего уж там балду гнать. Темнить не надо, что здоровье бережём. Мы его враз поубавим!

Игорь успел шепнуть своей перепуганной спутнице: – Давай, делай ноги, пока не поздно! – А ты сам-то как?!

– Знаешь, не то место и время тебя культурно уговаривать. Я тебе сказал: «Линяй, чтоб пенделя не заполучить. Делиться этим добром ни с кем не собираюсь. Хочу, чтоб всё моё было. А то под горячую руку попадёшь – облицовку попортят!

Девушка с трудом заставила себя подчиниться воле Игоря. Исчезла в темноте. Невдухе изготовился к бою. Один против четверых. Перевес сил был не в его пользу. Тогда нападающие не знали, с кем имели дело. Теперь кировцы находились в замешательстве. Они не могли предположить, что от парня одиночки могут получить решительный отпор. Им не удалось сбить его с ног. Это их крайне злило. Пошли между ними какие-то переговоры. Были слышны слова:

– Чёрт с ним, Гиря, скажи, пусть не расслабляется. Где-нибудь перестретим – влупим от души.

– Эй, ты, гладиатор, – до Игоря донёсся голос Гири, – Секёшь, что мои кореши толкуют?! Предлагают на этом приутихнуть. Не с тем делом признать подлянку, что ты всех нас обул. И мы должны от тебя дать задний ход?! Да не бывать этому! Да я тебя порву!

Невдухе всегда руководствовался для себя одним непреклонным правилом, что лучшее средство защиты – это нападение. Пошёл на хитрость.

– Ваша взяла, пацаны. Против лома нет приёма. Кончаем махаловку. Может быть, как-нибудь по-другому договоримся?!

Игорь в подтверждение своих слов сгорбился, каким-то образом скукожился, выставляя руки вперёд в примиряющем жесте открытыми ладонями в сторону противника. Гиря не верил своим глазам. В доли секунды этот, теряющий в драке последние силы паренёк, пошатываясь, стал клониться вниз, вроде бы намереваясь упасть на колени и просить пощады. Как вдруг мгновенно выпрямился, словно сжатая пружина, и нанёс потерявшему на время бдительность Гире свой коронный сокрушительный удар ногой в голову. Тот не ожидал такого выпада. – Ну, всё уделаю! – перед тем, как потерять сознание, он успел выкрикнуть, падая на землю. В это время на помощь кировцам подбежали ещё двое. Один из них при свете луны распознал Игоря. – Кенты, так вы чё не въехали?! Глаза разуйте! Это же сам Невдухе! Ему права качать – считай, на время стать инвалидом. Нехрен делать!

Стая подростков отшатнулась от Игоря, уже поворачиваясь к нему спиной, увидела спешащих к ним на шум двоих мужчин в форме.

– Атас! Шухер! Менты, мать их за ногу! Сваливаем!

Кировцы подхватили Гирю под руки и разбежались, кто куда, растворяясь в ночной темноте. Как будто их вовсе не было. Игорь стоял на месте битвы без всякого желания не то, что куда-то бежать, даже двигаться. Он на корточки присел, прислонившись спиной к ограде сквера, ощущая на губах солоноватый привкус крови. Но неожиданно вздрогнул от прикосновения чьей-то руки. Это Людмила, его девушка, не бросившая его на произвол судьбы, находилась где-то рядом. Случайно появилась милиция, в чём он сомневался, или она их вызвала с ближайшего телефона, Игорю было как-то всё равно. Теперь, с нежной материнской заботой, она вытирала платком кровь с его подбородка, приговаривая:

– Ничего, миленький, потерпи! Сейчас пока больно, а потом всё пройдёт. – Это точно… Парень ещё не успел договорить, как рядом с ними стояли оба милиционера. Уже допытывались о происшедшем. Была ли драка и кто зачинщики?! Игорь незаметно толкнул Люду в бок, давая понять, чтоб она ему подыграла.

– Что вы, мужики, не видите, что между нами, мужем и женой, вышла семейная ссора?! – — Да, да, – вступила в разговор девушка – насовала ему по пятое число. А что не сумел отбиться, так это его проблемы.

Их ответы были встречены язвительным смехом. Особенно басил сержант, что был ростом повыше:

– Ой, не могу. Уморили шуткой семнадцатилетние. Не успели ещё оторваться от сиськи, как уже спешат всё туда же: лезут в супруги друг другу, мелкопузые. – Но вот что! – внезапно оборвал смех сержант – вы эти «сказки» про белого бычка другим рассказывайте! А ну-ка, выходи, шутник, на свет! Посмотрим, как тебя разукрасили! Невдухе в сопровождении милиционеров и девушки вышел на центральную аллею под свет ночных фонарей. За спиной у него присвистнули: – Здесь явно не девичья рука поработала! А ну колись, молодожён липовый, что за шнурки здесь были, что тебе насовали?!

– Никого тут не было, – отчаянно пошла Людмила в защиту парня, – я же говорю, мы поссорились…. Ему дала…Рука у меня, знаете, тяжёлая. Он не сопротивлялся. Но всё равно я его люблю и жалею… В подтверждение своих слов девушка нежно головой прильнула к груди своего избранника.

– Нет, постой! – словно не ко всем, а обращаясь к самому себе, воскликнул сержант. – Только сейчас разглядел, до меня дошло– это же известная личность среди местной шпаны Погорелов! Поздравляю тебя, Игорёк, с очередным боевым крещением! Малость тебе полировку попортили! Тебе не привыкать… Я-то знаю, кто тебя потревожил, заплатили за твой перепоганенный отдых двойную цену… Поэтому, девочка моя, не его, а тех, в первую очередь, кто испортил ваш вечер, жалеть надо…. Вы-то сами в полной мере представляете с кем вы имеете счастье встречаться?!

– Конечно, знаю! Мой парень вырос далеко не в интеллигентной семье, не в той, где привыкли, если что говорить: «позвольте вам этого не позволить».

Сержант озадаченно почесал «репу» под фуражкой. – Я-то вижу, что вы именно из такой семьи. И что общего между вами и этим злостным нарушителем правопорядка?!

– А то, что мне порядком ещё со школьной скамьи надоели приторные образцовые пресные мальчики, хорошисты в учёбе и в поведении!

У Людмилы, отвечавшей на вопрос человека в форме, ярко горели глаза, отчего Игорь невольно залюбовался ею. Она продолжала:

– С ними общаться – это как вкушать кавказские блюда без перца. …Видно, по природе своей я экстрималка, что меня тянет давно на неблагополучных. А, может быть, вы ещё не знаете, что я хочу принести пользу обществу: заняться перевоспитанием таких кадров, как мой Игорёк, который иногда бывает не в духе?!

Девушка специально сделала ударение на слове «мой», с вызовом посмотрев на своего оппонента.

– Впрочем, каждый делает выбор, какой пожелает, – лениво зевнув, сказал милиционер, что пониже ростом, обращаясь к долговязому. – Во всё то, что нам здесь нагородили, я мало верю. Это то же самоё, если бы моя тёща мне бы утром в постель кофе подавала. Надоело этот спектакль слушать… Сдвинув фуражку чуть ли не на затылок, он сказал, обращаясь к напарнику: – История яснее ясного. Девку меж собой не поделили. Пацанячьи разборки. Калеченых нет. Убитых нет. Пошли отсель. Хорошего вам отдыха и больше не ссориться!

Милиционеры ушли. Двое ещё долго сидели на скамейке. Игорь, с какой-то тихой светлой благодарностью, обнимал Люду за плечи, пытаясь её поцеловать. Она от него легонько отстранялась, отвечая рассыпчатым смехом.

– Будет тебе… Подожду, пока твой аэродром для поцелуев заживёт. Тогда будем взасос. Да так, что губы друг другу поотрываем! – Обижаешь! – Глупенький ты мой! Наоборот жалею! – Или больше того, может быть, любишь?! – Может быть, и люблю…такого непокорённого, – проговорила тихо девушка. – Вот те на! Кизил-тротил, что вместе с грушей!

Игоря охватила удивительная просветлённость от неожиданного признания девушки. Это дорогого стоило. Оба они, студенты нефтяного техникума, недавно как стали встречаться. Всё было так, как в этот летний вечер. На его вопрос: «можно ли вас пригласить на танец?» незнакомая девушка недоумённо взглянула на Игоря. Минутой позже она общалась со своими подругами, окружившими её со всех сторон. Брюнетка, с короткой стрижкой, в брючном костюме цвета персик, выгодно подчёркивающем её стройную фигуру, на мгновение остановила взгляд своих искрящихся глаз на Игоре… – Это вы мне?!

– Да, вы не ошиблись.

– А если скажу «лавка с товаром закрыта», что я не танцую?!

– Это не случится.

– Интересно, почему?!

– Да потому, что я вначале сообщу для вас очень приятную новость.

– Хотела бы я знать какую?!

– У вас с утра очень доброе, красивое лицо. И вы об этом даже не подозреваете…Кстати, у вас сейчас такое же чувство растерянности просматривается в глазах, как у Гутьеры, торгующей дарами моря в лавке её отца Бальтазавра. Она тогда увидела впервые подошедшего к прилавку Ихтиандра и услышала от него, что они давно знакомы

… Что вы так на меня смотрите?! – Не надо меня экзаменовать. Я понимаю, о чём идёт речь. Трудно найти человека, кто не смотрел фильм «Человек-амфибия». Но так завести разговор?! … Необычно! Оригинал… Ничего не скажешь! Но всё равно представьте, понятия не имею, что со мной с утра такое сотворилось?!

Девушка в ответ парню высветилась улыбкой, с нарастающим интересом вглядывалась в него. Он невозмутимо, тонко чувствуя ситуацию, чтобы не переиграть, только бы не показаться умельцем, что разбивает девичьи сердца, искусно плёл свою паутину. – Самое главное не сказал… Вы девушка моей мечты, которую я жду, начиная с детского садика.

– Это не с того момента, когда вы первый раз сели на горшок?!

– Фу, какая банальная проза!

Их словесная дуэль была оценена по достоинству, встречена смехом юности, только что вступающей в большую жизнь, не омрачённой ещё и никакими горькими потерями и ждущей от своего будущего одну лишь светлую радость. Девушки без оглядки смеялись на этом, пока ещё для них, празднике жизни. Но парень уже говорил со всем глубинным значением сказанных им слов, вглядываясь в те же искрящиеся девичьи глаза. – Представьте, увы, началось не с горшка, а с того момента, когда, по весне, во дворе детского садика я сорвал жёлтый цветок мать-и–мачехи и подарил в том ещё малолетнем возрасте девочке из своей группы. Она бросила мне его под ноги со словами: «Лучше бы ты мне шоколадку подарил!» Вот тогда я понял, что, если бы вы оказались на месте той девочки, то этого никогда бы не случилось. С тех пор ищу свою мечту. И, наконец, …её нашёл!

– Смотри, откуда известно, что по жизни цветы люблю?! – Не знаю, как-то догадался. – Красивый подход просит щедрого вознаграждения… Как, девчонки, не возражаете, если вас на время покину?! – Чего уж там! Такого парня нельзя упускать! – А ты нос не задирай. Пойдём потанцуем – перешла на «ты» девушка.

2.

Они танцевали под Восточную песню Валерия Ободзинского «Льёт ли тёплый дождь, падает ли снег…» Эти песенные созвучия вливались в душу, бередили, заполняли её до отказа особенным чарующим смыслом, пока ещё непривычным для его восприятия. Может быть потому, что от незнакомой ему девушки доносился до него, до Игоря, дурманящий аромат волос, как ликующий призыв весны, когда он рвал подснежники в лесу на прогретых пригорках.

Он, наклонив голову, тонул в этом пьянящем аромате, жадно ловил дыхание юности. Его неспособность выразить словами всё то, что дремало в нём и всколыхнулось при встрече с девушкой, нисколько не умоляло того таинства зарождения в нём нового чувства, что переполняло его с избытком. Строй образов его, уже ушедшего детства, как ускользающее эхо из его родных предгорий, озаряло его память картинкой безрассудной мальчишеской удали. Он, словно воочию видел себя среди таких сорванцов, как и он, решивших побросать найденные ими боеприпасы той далёкой, последней войны в горящее дупло многолетнего дуба. Потом, когда они отошли на безопасное расстояние, раздались оглушительные взрывы один за другим противопехотных мин и снарядов, которые разнесли стоявшее дерево в клочья. Тогда, казалось, небо раскололось над ними. Леденящий ужас опрокинул их всех наземь. Осколки с пронзительным свистом вмиг пронеслись у них над головами, срезая, точно бритвой, ветви деревьев. К счастью, никто не пострадал. И то, что он, как и все остальные его сверстники, любители балансировать на грани жизни и смерти, не понимали тогда одного, что его величество случай дал им очередную возможность избежать трагедии.

Благодаря этому Игорь продолжал жить, радуясь очарованию в танце с девушкой, которая, как старозаветному другу, как бы невзначай, позволяла доверительно, ему позволяла нежно коснуться губами её щеки и локона возле мочки уха. Игорь сам себе удивлялся. Его тут же обдало жаром, как ему показалось, от его опрометчивого поступка. С хулиганствующим озорством он – сорви-голова с детства, большой любитель поучаствовать в мальчишеских драках, головная боль учителей, который недавно относился к одноклассницам, как к досадному недоразумению, теперь сам себя не узнавал. Ощущал в себе непонятное волнение перед этой кареглазой девчонкой. После невнятного его поцелуя она, улыбчиво с любопытствующим взором молча смотрела на него. Взгляд её бархатистых глаз, цвета каштана, он ощущал на своём лице. Невольно в нём возникло желание прервать возникшую паузу между ними. Игорь ничего лучшего не мог придумать, как спросить девушку:

– А ты, случайно, не превращаешься в противопехотную мину с такими, как я, назойливыми любителями знакомиться?!

– Случается… Когда достают, – девушка поспешила себя поправить, – к счастью это к тебе не относится.

– А что так?! – Пока не скажу… Однако, сравнить меня с противопехотной миной не кажется ли тебе неуместным говорить мне, хрупкой беззащитной девочке?!

Игорь пропустил мимо ушей невинную попытку пококетничать с ним. Задумчиво произнёс: – Вспомнил кое-что из своей прошлой жизни. О чём веду разговор, было в детстве… Потом, спохватившись, чтобы скрыть своё смущение, точно нащупывая ногами над обрывом в темноте незнакомую каменистую тропу, он спросил, как её зовут:

– Людмила…

– Значит, не людям, а только мне будешь милая.

– Ты знаешь, я не возражаю. Пусть будет по-твоему!

После танцев они ещё долго гуляли по городу, и никак не могли наговориться. Удивлялись, почему раньше то ли не видели, то ли не замечали друг друга в техникуме. Они учились на одном и том же курсе. Только в разных группах. Люда – на плановика. Игорь – на мастера по бурению нефтяных и газовых скважин. Спустя неделю, они опять танцевали под песню Валерия Ободзинского. Игорь уже мог себе позволить незаметно для окружающих их танцующих пар целовать Людмилу и напевать ей в ушко своё любимое: «Льёт ли тёплый дождь…». А она, смеясь, ему отвечала: – Прошу тебя, бога ради, только не надо, чтобы падал снег. Так не хочется зимы в наших отношениях! – Игорь продолжал напевать, не обращая внимания на её слова: «Я пишу стихи…, каждый пишет в девятнадцать лет…, только точки после буквы «Л»…

– Ты что, стихи пишешь?! – прервали его пение.

– С чего это ты взяла?! Что-что бог не дал мне ни ума, ни вдохновения этим делом заниматься. Плохо или хорошо, не знаю. Но принимай меня таким, какой я есть на самом деле.

– Поэтом можешь ты не быть, а хорошим парнем быть обязан! – перефразировала Людмила известные строки известного поэта. Игорю последнее сказанное пришлось по душе. Время близилось к закрытию танцев. Молодые люди вышли с танцплощадки и, без всякого желания торопиться домой, решили прогуляться по скверу. Только зашли за дом культуры, как состоялась непредвиденная встреча с парнями с улицы Кирова, которая закончилась не в их пользу.

3..

Самое неприятное осталось позади. Игорь проводил Людмилу до самого дома и попросил у неё, что только без обиды, прервать их последующие встречи, как минимум на неделю, пока он не подлечит свои боевые раны. На что девушка возразила: – Не спеши. Заходи ко мне на чай. Послушаем мои магнитофонные записи. Как тебе «Песняры» по душе?

– А как твои родители?

Игорь на вопрос ответил вопросом.

– Их нет дома.

– Как нет?

– Они уехали в Туапсе. Каждый год они снимают у одних и тех же людей квартиру. Пусть немного отдохнут от своей своенравной взбалмошной дочери. Заходи, не стесняйся. Мы будем одни. Нам никто не будет мешать… Ещё вот что. Взгляни в зеркало! На кого ты похож?! Тебя надо привести в порядок!

Из зеркала на Игоря смотрело разбитое, в кровяных подтёках, лицо незнакомого парня, в котором он с трудом узнал самого себя. Под глазом синяк, рассечённая бровь, разбитые губы – всё это ему досталось от встречи с кировцами.

– Для меня это бои местного значения, – сказал он, – чего уж там, как на собаке заживёт… – Но не сразу. Не в этот же вечер.

— Давай ускорим процесс восстановления твоей внешности.

Игорь сморщился от боли, когда Людмила достала что-то из аптечки и начала прикладывать к его открытым ранам.

– Только не йод и не зелёнку. Терпеть не могу, когда светишься всеми цветами радуги. – — — Успокойся, дурачок, это только лишь перекись водорода. Сам понимаешь: следов не оставляет.

Игорь тотчас доверился Людмиле. Он, общаясь с нею, чувствовал в себе робость, был словно оглушённый в своём влечении к девушке. …Она тонко уловила резкую перемену в его поведении. И как будто, защищаясь от его желания, сидя уже на диване в домашнем халатике, как подстреленная птица, выглядывала из-под его руки, говорила, будто роняла в вязкую тишину слова:

– Не надо, Игорёк… Ещё рано… Я не готова…

– Пусть будет по-твоему. Парень задыхался. У него голова шла кругом. – Ты лучше меня отпусти. Он начинал понимать, что безотчётно любит Людмилу. – Второй раз держи удар, парень, – прошептал сам себе Игорь, направляясь к выходу, – пусть у нас всё будет по-светлому. «Льёт ли тёплый дождь», – он, напевая, уже закрывал за собой дверь.

4.

На следующий день, в перерыве между занятиями, они встретились в коридоре техникума.

– Ты что обиделся и так резко ушёл?!

– Нет, с чего ты взяла?!

– А нельзя было…тебе… без этого самого… Ну, просто так посидеть наедине вдвоём, чай попить, как хорошие добрые товарищи?!

– Кто бы смог, а я почувствовал, что могу сойти с катушек. Если бы это случилось… Это могло бы случиться, я бы не то, что обидел, а навсегда бы потерял тебя…

Людмиле становились понятными мотивы поведения Игоря. Не обида с его стороны, а только лишь зреющее в нём чувство искренне любящего её человека, когда она даст понять, что готова на возвышенную любовь между ними, тронуло девушку до слёз. … В ней поднималась щемящая душу радость от крепнувшей в ней уверенности, что парень – её половинка по жизни. Этот боец, закалённый в уличных драках, становился подвластным её желаниям. Она навела насчёт Игоря справки. И теперь у неё было такое ощущение, что она вошла в клетку к тигру, который, подставляя свою голову, давался себя погладить.

Парень был из неблагополучной семьи. Его мать работала в аптеке, а отец – в автохозяйстве, занимался ремонтом машин, часто уходил в загул. Но так как у него были золотые руки, начальство, как могло, терпело его. Не выгоняли с работы. Отчего характер у Игоря становился ершистым, толкающий на непредсказуемые поступки.

Вспомнилось, вдруг Игорю, как мать его в десятилетнем возрасте за чем-то послала в подвал. Он закрыл за собой дверь и включил свет. Но только хотел возвращаться назад, как свет отключили и он оказался в полной темноте. Только поодаль в подполье за спиной, ближе к фундаменту, он разглядел своеобразный золотистый туннель из паутины, точно подвешенный в воздухе, подсвеченный лучами солнца, что пробивались через отдушину дома. Резко повернувшись к двери, он пошатнулся, невольно в поиске опоры, столкнул на пол стоявший на стеллажах стеклянный десятилитровый бутыль с домашним вином, что в мгновение ока разбился вдребезги. Узнав про случившееся, мать в сердцах накричала на сына:

– Достал ты меня своими выходками! Всё, терпение моё лопнуло! Чтоб ноги твоей в нашем доме не было!

Как так?! Его родная мать от него навсегда отказывается?! Он был оглушён таким признанием. Игорь явственно почувствовал в себе острую душевную боль, почти что физическую, которая его пронзила с головы до ног. Как тот ожог руки, что он получил, когда выплавлял свинец из отработанных аккумуляторов, чтобы потом делать грузила для рыбной ловли. Было нестерпимо тяжело находиться напротив расширенных от гнева и непривычно чужих материнских глаз. Его, как катапультой, выбросило со двора дома на улицу. Он бежал, не соображая, где он и что с ним. Очнулся только на берегу Пшиша повыше моста и водорезов. У его ног плескалась речная волна. Успокаивала, убаюкивала его, нашёптывала ему своё сокровенное шумом воды на перекатах. Он вбирал в себя звуки детства: вздохи шелестящих на ветру склонённых верб и всплески на закате солнца от идущих на нерест на перекатах рыбца и шамаи. От всего этого комок горечи и обиды, находящейся в нем, исчез, растворился на время неведомо куда. Эх, сейчас бы сюда его удочки! И ловить бы шамаю на личинки ос. Но ничего такого не было у него под рукой. И тогда он обнаружил в речном обрыве круглую полость на метр, примерно, в глубину и в диаметре. Она образовалась от того, что люди брали глину для своих нужд. В неё он забрался, в своё неуютное убежище, уже порядком озябший, как вдруг в густеющих вечерних сумерках над головой услышал чьи-то шаги и знакомый голос его друга Юрки, такого же, как он, оторви да вырви:

– Тётя Нина, только здесь его искать надо. Это его любимое место, где он рыбачит…

И плач матери ему в ответ: – Слово не скажи. Порох… Обидчивый – донельзя! Ничего я его не гнала из дома. Так просто сорвалось с губ… А он всё за чистую монету принял. – — Тёть Нин! Вот он, не плачьте. Вижу его! Сидит в своей норе, нас дожидаясь…

Когда его мать привела домой, отец, как всегда после работы изрядно выпивший, сказал, как отрубил, выкручивая ему ухо: – Разбитую бутыль вина прощу, хотя трудно простить. Но то, что ты позоришь меня перед людьми, сбегаешь из дома – это, ты меня, извини, – ни в какие ворота не лезет… Значит, так, – отец тяжело выдохнул, сказал с такой интонацией, что Игорь уже не сомневался, что такое может случиться, – ещё раз сбежишь, забью тебя в землю по самую шляпку. Да так, что уши поотлетают в разные стороны. Будь спокоен! Можешь не сомневаться!

После такого общения с отцом он перестал убегать из дома. Отца Игорь, хотя и побаивался, но любил своей, по-детски неосознанной, но искренней любовью. Когда после работы, случалось, глава семьи был в лёгком подпитии, маленький Игорёк взбирался ему на колени и слушал, затаив дыхание, сказку, которую ему читали. После чего, удивляясь, спрашивал:

– Папка, а что так, чтоб всё получалось, как ты хочешь, надо ничего не делать, а только говорить, чтоб на печке кататься: «По– щучьему веленью, по-моему хотению…»?!

Отец смеялся в ответ:

– Да нет, сынок. Это только в сказке Емельке дозволено, дураку, жрать, спать, да царевну-дочь засватывать. А по жизни, чтоб ты знал, не бывает этого «по – щучьему веленью…»– отец показал свои натруженные руки – всё остановилось бы в нашем «царстве-государстве»: домны металл не выплавляли бы, и хлеб не убирали бы в полях – и всё такое. Да, ты и сам не имел бы сладкую булочку в садике. Получилось бы как в песне: «снова замерло всё до рассвета» или – «а без меня, а без меня река бы току не давала…» …

Игорёк засыпал на коленях у отца. Счастливый и гордый тем, что его папка – самый добрый главный волшебник, который всё может и всё умеет. А перед тем, как ему заснуть, его отец рассказывал ему про своё далёкое, ещё довоенное детство, когда в начале тридцатых годов с хутора, что находился недалеко от реки Лабы, он поехал с дедом на подводе в районный центр и по дороге всё допытывался:

– Слышь, батько, а чего это кобылка жеребчика подкусывает?!

– А ты, сынку, дывысь: у кобылки постромки натянуты. Значит, она выкладывается – работает, то есть везёт нас, по совести. У жеребчика, нет-нет, постромки провисают. Тут и понимать нечего. Ледачий, то есть ленивый – сачкует бисова дитина! Так ты, сынку, вправь ему ума-разума, щедро так кнутиком, чтоб впредь сачка не давил, тянул от души наравне с кобылкою…

Малолетний отец Игоря усваивал с детства казачий уклад, что достался ему от его предков. Гонять коней в ночное. Держали они коров и быков, которых он пас наравне со своими старшими братьями. А по весне, напросившись посмотреть со стороны, он шёл за взрослыми и наблюдал, как по свежевспаханной пашне сеяли хлеб. Ощущал, как вливались в него необъятность и вечная готовность родной земли заколоситься пшеничным колосом. Про всё это отец рассказывал Игорю. Детство – счастливая пора в жизни каждого человека, как искорка памяти, улетающая безвозвратно в темноту прошедших лет…

Потом к ним нагрянул комбед (комитет содействия бедноте) в составе пятерых человек из иногородних по одной единственной причине, что их вина была в том, что дед Игоря, благодаря непосильному труду и стараниям всех членов семьи, стал одним из зажиточных казаков на хуторе. Выгребли всё, что было подчистую. Дед оказал сопротивление. Ему скрутили руки, избили до полусмерти и вместе с его женой и старшими сыновьями увезли в районный центр. Отца Игоря спасло то, что про него забыли. А он в это время семилетним пацаном удил рыбу на Лабе. Когда он вернулся с рыбалки домой, перед глазами предстала картина опустошения казачьего хутора. На первых порах его приютила родная тётка, которая сама бедствовала с тремя детьми без мужа, который погиб в Гражданскую войну. Он воевал на стороне красных… А куда отправили с концами всеми уважаемого казака и его семью, никто из станичников не знал. На Соловках или в глухой сибирской тайге они пропали, отец Игоря так и не узнал до конца дней своих. Когда ему было двенадцать лет, расказачивание шло полным ходом на Кубани. Он убежал от тётки и своим ходом добрался до Краснодара. Беспризорничал в голодном тридцать третьем году, пока его не поймали при попытке украсть буханку хлеба и не определили в детдом. Благодаря проснувшейся тяге к знаниям, на этот раз в отличие от остальных, он не ударился в бега, где у него была прямая дорога попасть в малолетние уголовники. Вспоминалось, как к ним в детдом приехали двое в кожаных куртках. И под улюлюканье и свист свежевыловленной шантропы был задан вопрос: «Кто хочет учиться?! – сделай шаг вперёд.» Вышел только отец Игоря, малолетний истощенный от голода оборвыш. Один из приезжих обратился к нему:

– Из него получится хороший человек, настоящий строитель нового общества!

Он был прикреплён к одному колхозу, который над ним взял шефство. То есть учил и содержал его до окончания школы. Закончил успешно десятилетку, как через неделю началась война с фашистской Германией. Отец Игоря сразу пошёл в военкомат проситься добровольцем на фронт. Но им распорядились по-своему. Военком ему сказал: – Не спеши голову сложить в пехоте. Ты нужен Родине в другом месте.

Его отправили учиться ускоренным курсом в Севастопольское артиллерийское училище, которое он закончил в Уфе, так как войска вермахта были уже под Севастополем. Потом был Сталинград. На подступах к нему он двадцатилетним лейтенантом командовал зенитным расчётом. Сбивал юнкерсы и мессершмиты. От разорвавшейся рядом бомбы его воздушной волной бросило на ящик из-под снарядов. Контузило, потерял сознание. Весь расчет погиб, а он остался в живых. После госпиталя снова отправили на фронт. Так отец дошёл чуть ли не до Берлина. Когда закончилась война, награждённый медалями и орденом Красной Звезды за взятие Будапешта, он вернулся на Кубань. Сначала – в родные места. Потом повстречал мать Игоря, которая и перетянула его на берега Пшиша, где она родилась и выросла. …

Игорь перестал убегать из дома, Устрашился отцовского предупреждения. Когда стал постарше, запомнился ему один сон. Снится вроде бы ему, как он тайком поднялся с постели, чтоб только мать не видела, пошёл ночью на огород ломать при лунном свете кукурузу, чтобы потом варить и ловить на неё рыбу. Возвращаясь обратно, он столкнулся у порога дома в темноте непонятно с кем. Странная женская фигура, а то, что это была женщина, Игорь не сомневался, облачённая в плащ, молча потянулась пустыми рукавами, склоняясь над ним капюшоном, в котором он, к великому своему ужасу, обнаружил вместо лица сгусток мрака. Вместо того, чтобы бежать, он бросился к ней. Но эта зловещая, чёрная, как космос, пустота под капюшоном, оттолкнула его со словами: – Тебе ещё рано… Это ему приснилась смерть. Игорь помнит себя, как он кричал во сне, просыпаясь в холодном поту. На крик прибежала его мать в спальню. Он ей рассказал про сон. Мать его успокаивала, как могла. Что помнит Игорь, засыпая, так это вновь услышанное им от матери, когда она выходила из спальни:

– Не к добру всё это. Не приведи Бог быть в доме покойнику! Через месяц после этого сна Игорь вернулся из школы и не поверил своим глазам. Он увидел в доме отца, лежащего в гробу, людей, сидящих подле него, тихо переговаривающихся между собой, и мать, безутешно рыдающую, в чёрном платке. Её, как могла, успокаивала соседка, баба Нюра, говоря вполголоса:

– Лучше, Нина, горе в плач перевести, а не держать на замках в своём сердце. А то оно – мигом камнем станет, подкосит здоровье. А тебе ещё сына поднимать надо. Плачь, Нина, плачь – легче станет…

На что мать, поднимая на бабу Нюру заплаканные глаза, говорила про своё:

– Как же так?! Ему ещё пятидесяти лет не было. Жить бы да жить! А тут сердце не выдержало. Поскандалил на работе с начальством. Какая-то машина после ремонта влетела в аварию. Тормоза отказали. Не знаю, как там было, но повесили всё это дело на него, на моего муж, чтобы другого выгородить блатного. А он…, а он – всю жизнь свою марку держал… Не перенёс ветеран такой несправедливости!

Игорь тяжело переживал потерю отца. Замкнулся в себе. Совсем отбился от рук. Принялся воровать у соседей домашнее вино по летним кухням. Но ни разу не попался. Может быть только потому, что быстро потерял к такому виду экстрима всякий интерес. Переключился на другой «вид спорта». Стал ездить на крышах вагонов до Туапсе и обратно. Пошли приводы в милицию. Учился кое-как. Поведение тоже не блистал. А потом что-то случилось с ним. Словно подменили. За два года до окончания восьмого класса взялся за ум: закончил её на «хорошо» и поступил в нефтяной техникум.

– Хочу стать бурильщиком, как мой родной дядька из Тюмени, – объяснял он авторитетно друзьям.

В мальчишеской среде Игорь пользовался большим уважением. Чуть что не давал спуску тем, кто обижал слабых, младших по возрасту. А те, кто был постарше, его сторонились повзрослевшего, рослого не по годам парня. Говорили за глаза: – Невдухе если только трактором переедешь, тогда успокоишь. Бешенный! Бьётся до последнего! Лучше не связываться. Больной на голову… Себе дороже будет! …

От мысли, что такого «зверя» удалось приручить, Людмиле делалось приятно. Но вместе с тем в ней дремала тревога за их совместное будущее. Если оно ещё состоится. Но то, что парень надёжный, труженик, и что во всём на него можно положиться, у девушки не было никаких сомнений. …Когда они выходили из техникума, перед тем как проститься, она ему прошептала: – До завтра. Воскресенье – для нас выходной. Приходи в обед ко мне… Ещё мой отец с мамой отдыхают на море. Буду ждать. Чуть помедлив, она добавила: – Я люблю тебя, непутёвого… – А я тебя тоже. Очень, очень…

5.

В назначенный обеденный час, как было обговорено, с букетом цветов, Игорь был у порога дома Людмилы. На стук в дверь никто не отозвался. Только где-то глухо доносился плач ребёнка. Парень дёрнул ручку на себя. Дверь была открыта. Он прошёл по комнатам и обнаружил в зале плачущего пятилетнего мальчика. Игорь, как мог, пытался его успокоить. А тот всё твердил невразумительно:

– Отдайте зуб обратно!

Наконец, малыш прекратил плач, с любопытством взирая на Игоря.

– Дяденька, а я тебя здесь раньше не видел. Ты кто такой?!

– А ты кто такой?! Я тебя тоже раньше не видел.

– Я Акаша.

Малец явно ещё «р» не выговаривал.

– А где Люда?!

Игорь всё пытался осмыслить ситуацию, хотел понять, куда запропастилась его любимая девушка, и откуда взялся этот плачущий мальчик?!

– Это не Люда, а моя мама…

– Как мама?! – Ну, такая, значит, мама, которую слушают, любят и боятся.

Игорь словно прозрел от пугающей догадки, что его, как глупого телка «водили вокруг пальца». Людмила скрывала от него, что у неё есть ребёнок, которого она нагуляла в пятнадцать лет?! Тем более на юге девки быстро созревают. Это как Ирка, что выросла с ним на одной улице. Она в четырнадцать лет забеременела от его друга Шурика. Парня душила обида, что его жестоко обманули, разыграли перед ним спектакль, что его любимая девчонка, ещё никем не тронутая, ждала того момента, когда она созреет на любовь с ним. А тут заполучите: прошла Крым, Брым – и всё остальное!

Игорь, как ошпаренный, выбежал из дома Людмилы. Она уже встречала его на крыльце. – Ты что такой, как ёжик из тумана, будто опять вышел из драки?!

– Хуже…

– Что хуже?!

– Хуже не бывает.

– Объясни толком!

Девушка начала выходить из себя.

– Ты почему меня столько времени обманывала?!

– Что ты несёшь?!

– Это ты принесла до меня в подоле! Мать-одиночка! Хочешь заарканить? Не выйдет! Дай пройти!

Людмилу захлестнул гнев от незаслуженных в её адрес обвинений. Она уже кричала Игорю в спину, выходящему через калитку на улицу:

– Если ты – слабак, проваливай! А если меня хоть чуточку любишь, вернись. И я всё объясню.

Слово «слабак» точно пригвоздило парня к месту. Еле скрывая ярость, он уже вернулся обратно, смотрел исподлобья на Людмилу, ждал, что она скажет.

– Послушай, если найдёшь в себе силы это сделать.

– Слушаю, но не больше минуты.

– Мальчик – это не мой сын, а племянник…

– Как так?!

– Да, представь себе, племянник роднее мне не придумаешь.

Сын моей старшей сестры.

– А она где?!

– Где, где?! В Караганде! Забрали только что утром в роддом.

– А почему твой племяш сказал мне, что ты его мама?!

Людмиле стало окончательно ясно, что произошло. Куда в ней злость делась.

– Вышла ошибка…

Девушка зашлась смехом. Да так, что невольно для себя ей в ответ Игорь невольно улыбнулся.

– Да, ошибка! Как ты этого не поймёшь! … Вспомнила. Это же она при мне моему племяшу перед тем, как её забрать в роддом, сказала:

– Смотри, сынок, я сейчас еду в магазин за сестрёнкой, а ты свою тетю Люду слушай, как меня, и называй мамой. Если назовёшь, не дай Бог, тётей, а не мамой, появится на моём пути злой волшебник и не даст мне купить, как ты хочешь, для тебя сестрёнку. Ты меня понял?!

– Теперь я сам понял, какой я дурак. Не разобравшись толком, таких мог дров наломать, – говорил Игорь Людмиле, обнимая её за плечи.

– Прости, если сможешь – сказал он, когда они зашли к мальчику в зал.

– Ладно. Забыли. Что это такое?! Сколько можно плакать?! Тут ещё одно свалилось. У него зуб молочный разболелся. Отвела к стоматологу. Когда ему вырвали зуб, даже «ой» не сказал, зато всю дорогу ревел до самого дома, не желая успокоиться. Вот… сбегала к соседке за анальгином. Поможет ли, не знаю. Да когда же ты перестанешь плакать?! Что тебе надо? Что не так? Выпей-ка лекарство. Нервов моих на тебя уже не хватает!

Людмила трясла мальчика за плечи. Как была внезапно остановлена его ответом. Её племянник чётко проговаривал слова:

– Мне нисколько, ни капельки не было больно. Я плачу потому, что дяденька-врач вырвал зуб и не отдал его мне! А я так хотел его ниткой перевязать и повесить на шею, чтобы стать индейцем. Давай, мама, сейчас сходим за моим зубом, пока он там, у дяденьки врача, ещё не затерялся…

Хохот разразился неимоверный. Они оба чуть ли не катались по полу. Людмила, захлёбываясь от смеха, переспросила Аркашу:

– Так ты говоришь честно, где был зуб, ничего не болит?!

– Честно, честно…

– Тогда пора кушать. Открывай свой аэропорт для приёмки самолётов.

Девушка подносила ко рту малыша ложку с манной кашей. В ответ неожиданно получила:

– Аэропорт закрыт. Посадка самолётов отменяется. Нелётная погода.

– Нет, вы на него посмотрите. Комик малолетний, умник да и только, – еле проговорил Игорь.

Его после нервной встряски словно накачали смехом.

– Аж живот заболел, давно так не веселился. Пока твой племянник в ожидании лётной погоды, давай выйдем на свежий воздух, поглядим, что там за погода на дворе.

Парень с девушкой выбежали из дома. Небо затянуло тучами. Дохнуло освежающим ветром. Раздались раскаты грома. Они стояли в обнимку, подставляя себя под первые капли летнего дождя. Игорь пел Людмиле свою любимую песню: – Льёт ли тёплый дождь…

* — в июне 2021г. была издана книга малой прозы Василия Макарчука «Как молоды мы были», которую вошёл рассказ «Тёплый дождь»