Василий Макарчу: Колобок

(рассказ)

– Николай, бей вправо… Витёк, заходи влево… Плямба! О, господа, господа, не надо оваций.

Невообразимый шум стоял в кабинете. Шла вторая пара учебного дня. Преподавателя почему-то не было. И студенты техникума, полгода тому назад окончившие восьмилетку, шалили как первокурсники. Всех охватило состояние безудержного веселья. Как всегда, в роли деятельного участника и заводилы, специалиста по всяким рода выдумкам и юморинам выступал Вова Мукарин. Или как мы его ещё называли Влашек. Низкорослый, коротко стриженный, нос туфелькой, комик ещё тот от Бога, при каждом очередной гримасе обрушивал волны смеха на своих сверстников. Он вошёл в кураж. Кое-кто уже упал под парты, икал до изнеможения.

Влашек полностью завладел мыслями и чувствами всей аудитории. Стоял за преподавательским столом, лихо командовал парадом. Как любил выражаться Остап Бендер:

– Лёд тронулся, господа присяжные заседатели! – кричал он в давящиеся от смеха рты своих одногруппников.

Шёл так называемый футбол в центре кабинета. По полу стремительно скользила кем-то оставленная из вечерников фуражка. Её хозяин о ней напрочь забыл. Может быть он и вспомнил бы о своей потери… Но это никем не принималось во внимание. Каждое меткое попадание фуражкой в кого-нибудь вызывало у всех остальных бурю восторгов. Но случилось непредвиденное. В тот момент, когда Влашек подавал команду из-за преподавательского стола, через открытую дверь в кабинет вошёл пожилой мужчина. И надо же такому произойти. Фуражка грязным комом попала в лицо вошедшему. Теперь он от праведного гнева напоминал неудачно сорванный с грядки бурелый помидор. Влашек сперепугу присел и затрусил на своё место.

Перед нами стоял Колобок. Так называли мы нашего любимого преподавателя литературы Сергея Павловича. Его излишняя полнота – и весь он сам в своём поведении чем-то напоминал артиста Леонова.

– Я, …я не могу работать в таких условиях! – закричал Колобок фальшивым фальцетом. Немного заикаясь от ещё не прошедшего гнева, он продолжал:

– Вы, вы, ребята умные мальчики и девочки. Ведь вы должны понимать, что мешаете заниматься в других группах!

После сказанного им наступила пауза. И тут же перемена в его поведении. Резкий переход от злого взвинченного состояния до доброй лукавинки, которую сразу уловили подростки в произнесённым им словах:

– Что же вы, будущие ведущие специалисты, кому работать на нефтяных и газовых промыслах и по буровым страны нашей, так неловко съездили по физиономии вашего преподавателя? – Сергей Павлович неспешно вытирал платком лицо:

– Видно вы правы, а не я. Можно сказать, без души и сердца я несу вам знания на уроках. Поэтому в отместку заполучил такой роскошный подарок. Так, кто дежурный?! Уберите эту грязь с глаз долой, – преподаватель показал на фуражку, лежащую у него под ногами.

– Первый раз вам эту шалость прощаю. Директору техникума не будет доложено. И себе – друг другу скажите, что ничего такого не было…

Только он, только Колобок мог так говорить, пристыдить, отчего появлялось у нас, у студентов, чувство неловкости за самих себя.

Наступила напряжённая тишина.

– Ну, я, пожалуй, пойду. Меня ждут в другой группе. – проговорил Колобок. Да так, словно он просил разрешения у нас.

Не дождавшись ответа, Сергей Павлович медленно направился к двери. Когда он вышел, все молчали. Всё ещё пристыженные его появлением.

Колобка мы любили. Это был милый добрый человек. Будучи на пенсии, он продолжал свою работу. При всей мягкости его характера, Сергея Павлыча мы принимали всерьёз. Может быть только потому, что, когда кому-нибудь из студентов особенно из первокурсников, грозила потеря стипендии, приходили к нему. Заядлым двоечникам и прогульщикам занятий было бесполезно к нему обращаться. Но за тех, с кем случилось это в первый раз, Колобок, проявляя несвойственную для него решительность, шёл воевать с дирекцией техникума. У последней это вызывало раздражение. Но только молчаливое. С ним считались. У Колобка была самая высокая успеваемость в техникуме.

Сергея Павловича мы любили. И под его кличкой надо было понимать ласку и вполне заслуженное к нему уважение. И ничто иное. А как было увлекательно у него на уроках. Колобок нам рассказывал о классиках литературы такие подробности, какие мы могли узнать только у него. Создавалось ощущение, что он сам непосредственно встречался с писателями прошлых веков. По его твёрдому убеждению, с того момента, когда наскальные рисунки, выполненные двуногим существом взвериной шкуре, перешли в письменность – это и послужило отличием, увеличением разрыва между им, человеком, и животным миром. Свои занятия он начинал, как правило, с таких слов:

– Друзья мои, знайте, что человечеством вершит литература! Не будь её, что излагало бы нашу историю?!!!

Его большая рассеянность не считалась среди студентов за недостаток. Больше всего вызывала тёплую нежность к этому человеку, что не мыслил себя без преподавательской работы. Бывало, по своей забывчивости, Колобок не знал, в какой из карманов брюк или пиджака положил свои знаменитые очки, такие большие в роговой оправе. По ним мы всегда узнавали его, идущего по коридорам техникума. Растерянно улыбаясь, повторяя фамилию студента, которому надо было поставить оценку в журнал, Колобок старательно принимался за поиски очков. Он успокаивался в том случае, когда находил их. Потом со вздохом облегчения, что нашёл такую необходимую для него вещь, он мигом забывал фамилию отвечавшего. И тогда он растерянно спрашивал у студентов:

– Ну, …какая же у этого паренька фамилия! Такая странная, что нельзя запомнить…

Мы все хором отвечали ему. И никто из нас не думал смеяться. А он, обрадовано, ставил оценку в журнал, всё повторял:

– Ах, да этот Шувалов, тот самый Шувалов…

В коридоре постепенно затихали шаркающие шаги Колобка. А мы, …мы продолжали молчать. И не было никакого желания «буянить», как любили выражаться студенты.

1981г. г.Хадыженск